Что вы в основном показываете в своих работах? Преследуете определённую тему или больше следуете велению души?
Грубо говоря, всё можно разделить на несколько потоков. Они простые и понятные. Вот — город. Вот — фантазийная, декоративная, карнавально-театральная серия. Есть отдельно русская серия. Есть пейзажи. Сейчас я доделываю большую серию про самоедов — про людей Севера. Всё это — истории, да, но простые. Мне такие – ближе.
Что вас привело к искусству?
Я из семьи художников. Никто меня специально не учил или не тянул — это произошло органично. Мать — художник, отец — художник, брат — тоже. И я — туда же. Когда живешь в этой среде, ты просто впитываешь её. Начинаешь мыслить по-другому, видеть по-другому.
Родители долго работали в театре, и я в театре вырос. Отсюда — театральность, декоративность, весь этот визуальный язык. Всё переплелось.
А сам Магадан как-то повлиял на ваше творчество?
Конечно. Любая среда влияет. Даже если не напрямую — она всё равно проникает, остаётся в тебе. И это, наверное, хорошо. Раньше здесь, в Магадане, была сильная группа художников. Особенно в 70–80-х годах — ядро очень талантливых, одарённых людей. Кто-то из них уехал, кто-то ушёл. Сейчас нас гораздо меньше. Но тогда это была яркая, кипучая среда. Буйная, настоящая.
А вы чувствуете связь с художниками того времени? Или это уже совсем другое поколение?
Да, конечно. Ну, сейчас люди, которые вот в массе своей вдруг поехали не только на Камчатку, на Сахалин, а теперь поехали в Магадан, они, естественно, ну хотя бы на уровне путеводителя что-то получают, какую-то информацию. Глупо ехать и ничего не знать про Кипр, Сицилию, Италию, про Мальдивы, про Гавайи. Нужно хоть что-то знать для того, чтобы чувствовать себя относительно комфортно на той или иной территории. Поэтому, естественно, люди что-то читают и про Магадан знают больше с каждым годом. Ну и средства массовой информации помогают — телевизор, например и соцсети. В итоге, какой-то массив информации ты получаешь прежде, чем сюда приехать.
То есть, на данный момент, каких-то особых стереотипов нет, люди просто ничего не знают толком?
С предыдущим поколением — да. Я их помню. Работы их всплывают в голове, производили впечатление. С нынешними — мы так или иначе на связи. Не то чтобы поддерживаем контакты специально, но… Нас мало. Смешно и глупо разбрасываться людьми, которые мыслят на том же языке, что и ты. Сегодня это – редкость.
То есть, вы чувствуете, что сейчас творческая жизнь Магадана переживает спад?
Спад — да. Не упадок, но спад. Причины разные: экономические, географические. Магадан далеко. Город закрытый, отрезанный. И это, конечно, влияет. Люди живут с другими приоритетами. Просто сместились интересы. Это естественно
А вы сами верите в будущее магаданского искусства?
Я — оптимист. Может, наивный. Но для меня это – стратегия. Так проще жить.
Что для вас значит «успех» в творчестве?
Признание коллег. Потому что только те, кто говорит с тобой на одном языке, могут по-настоящему понять, что ты сделал. Обычный зритель — он просто скажет «нравится» или «не нравится». И пойдёт дальше. Это нормально. Но это не про глубину.
Свобода умственная или физическая что-то сделать?
Свобода действия, свобода мышления, свобода понимания. Мне кажется, что человек, который живет на территории, мыслит намного масштабнее, нежели человек, живущий в центральной полосе России. Я не про Москву говорю. Это несколько другое. Мегаполисы — это другое.
То есть, неподготовленный зритель не может в полной мере понять произведение?
Он может, но… Знаете, я часто привожу такой пример. Если человек идёт на концерт Стравинского — он должен понимать, на что он идёт. А не сидеть с открытым ртом и пытаться собрать из собственных мыслей какую-то какофонию. Так и здесь. Есть насмотренность, начитанность — без них сложно. Без них человек просто «проходит мимо».
У вас есть художники, которых вы особенно цените?
Есть, конечно. Например, Андрей Ремнёв — замечательный художник. Он из иконописи пришёл, и это видно. У него очень читаемый язык. Мне нравится, как он работает. Но я не буду делать, как он. Он — это он. А я — это я. Даже если я живу неизвестно где. Это не важно. Моё «я» — пусть маленькое и незаметное — в этом и есть моя ценность. В этом и заключается индивидуальность.
Вы упомянули серию про северные народы. Как вы относитесь к культуре эвенов, эскимосов, коряков?
Я за последние пару лет много копал в этой теме. Книги, архивы, материалы. И, к сожалению, пришёл к неутешительному выводу: в графике, визуальном языке у них очень мало. Видимо, вся энергия уходила на выживание. Не до узоров им было. В отличие, скажем, от эскимосов Аляски — у них богатая декоративность, символика. А у наших — очень аскетично всё.
Значит, вы больше хотите показать не стиль, а саму жизнь?
Простые истории. То, как они жили. Быт. Не стилизация, не этнография — просто взгляд на повседневность.
Есть ли у вас любимая работа? Та, которой вы гордитесь больше других?
Это сложно. Я вообще считаю, что человек — это процесс. Иногда я ловлю себя на мысли: «О, какой интересный приём». А потом вспоминаю, что уже делал его пять лет назад. Забыл, а теперь снова пришёл к нему. Поэтому важен не результат, а сам процесс. Интерес, движение.
То есть для вас все работы важны?
Они бывают удачные и неудачные. Но плохие я не оставляю. Если работа не получается — я либо её пробью, либо она сама подскажет путь, и мы свернём в другую сторону. Но доведу до конца. Я не коплю «брак». Он просто не существует.
Интересный подход.
А иначе – зачем? Вот Рокуэлл Кент как работал — ставил два холста, писал один, потом второй доводил до его уровня, потом тянул дальше… Гениально. Мне не хватает времени, дисциплины, чтобы так. Но это крутой способ. Особенно в серии — ты погружаешься, появляются мысли, приёмы, которых не было бы без этого погружения. Я сам себя повторить не могу. Потому что я работаю со случайностью. А случайность даёт подлинность. Она заставляет искать решения — по композиции, по живописи, по сути. Это азарт. Это задача. И если ты её решил — ты получаешь кайф.
Есть ли у вас мечта? Что-то, что вы пока не сделали, но хотите?
Сложно сказать. Через полтора месяца у меня персональная выставка в Индии. Повезём не всё, к сожалению. Места не хватит. Но что-то покажем. Может, это к чему-то приведёт, не знаю. Но идём дальше.
А с чего началась ваша история с выставками?
Первая запомнилась хорошо. Это был 1989 год. Я только начинал делать офорт, и одна работа прошла на Всесоюзную выставку в Москве. Тогда это казалось прям наградой. Потом, конечно, приоритеты поменялись. Но всё равно — память осталась.
Где вы обычно выставляетесь?
В разные годы — по-разному. Новосибирск, Красноярск, Владивосток, Камчатка, Сахалин. Москва тоже. Были выставки в Новой Зеландии, Сан-Франциско, Японии, Китае, Германии. По-разному. Не всегда сам ездил — работы ездили. Но присутствие было.
Есть ли, по-вашему, что-то уникальное в искусстве Дальнего Востока? Чем оно отличается от московского или питерского?
Да, отличается. Питер — академичнее, суше. Москва — своя. А у нас — другой акцент. Как голос. По голосу иногда узнаёшь, откуда человек. Так же и с живописью. Акценты, ритм, манера — всё это отличается. Не в плохую или хорошую сторону. Просто — по-другому. Да, Север чувствуется У кого-то – ярко, у кого-то – нет. Но он есть.
И напоследок: что бы вы посоветовали молодым художникам?